Режиссер Сергей Лозница как часть речи

На его счету - 11 документальных лент. Его дебютную игровую картину показали в Каннах. Художественный фильм "Счастье мое" шел и на других международных кинофестивалях, завоевывал награды, провоцировал дискуссии и вот теперь выходит в европейский кинопрокат.

Немецкая пресса заявила фильм как "горький и циничный комментарий к постсоветской действительности", оценила по достоинству его фотографическую эстетику и документальную манеру, разошлась во мнениях по поводу "вольной эпизодической структуры" и высказала опасение, что эта "переполненная ужасом радикальная альтернатива сентиментальному кино" отпугнет от России туристов. По случаю выхода фильма "Счастье мое" в немецкий прокат его автор Сергей Лозница ответил на вопросы Deutsche Welle.

Deutsche Welle: Как сложилась прокатная судьба фильма в России?

Сергей Лозница: В России прокатная судьба картины только складывается. Так получилось, что мы сначала договаривались с одним дистрибьютором, который стремительно "банкротировал". Сейчас договариваемся с другим. Я думаю, что фильм выйдет в прокат на десяти копиях, будет показан в Москве, Петербурге, Новосибирске и, возможно, в других больших городах. Прокат планируем начать в марте.

- В России фильм называли русофобской чернухой...

- А есть еще синюха, краснуха, белуха, зеленуха... Все вариации. Что имеется в виду? Очень странно слышать про подобные клейма, которые наклеиваются на произведение искусства. Я могу назвать еще вот "Черный квадрат" Малевича. Абсолютная чернуха!

- С таким же успехом можно Гоголя обвинить в русофобии...

- Гоголь - это просто страшная "чернуха"! Ну, что делать? "В гроб упаковав Петрова, умчались гости с криками "Готово!" Вот это понятие должно вместо Петрова там лежать. Туда же отнесем и русофобию. Если серьезно говорить о произведении искусства, то туда всю эту критику и людей с подобными текстами пускать нельзя. Пусть они останутся для желтой прессы.

- Немецкая пресса не совсем определилась с топографией фильма. Одни критики считают "Счастье мое" метафорой современной России, другие уверены, что место действия фильма - Украина, кто-то увидел в фильме постсоветское пространство вообще, кто-то берет еще шире и видит Восточную Европу, а кто-то под "ничейной землей" подразумевает не географию, а некое душевное состояние человека. Какое толкование вам ближе?

- Я всегда, когда хочу что-то определить, от чего-то отказываюсь: по принципу "это не…". Это не Африка и не Азия, не Западная Европа и не Америка. Если брать территориально, то все-таки постсоветское пространство, потому что там это узнаваемо.

- У фильма "Счастье мое" очень пессимистичный взгляд на это пространство.

- А откуда возникло представление, что в произведении искусства должна присутствовать надежда? Почему этот вопрос постоянно возникает?

- Потому что все всегда плохо заканчивается. Современное российское кино киноведы на Западе уже рассматривают как своего рода подвид "хоррора". Тренд, видимо, неслучайный. Еще в эпоху "великого немого" фильмы для российского рынка монтировали исключительно с трагической концовкой. Весь мир радовался, что герои спасены. А российская аудитория обливалась слезами счастья от того, что все умерли.

- Так и все великие русские романы об этом. Они не о хорошем конце. Хэппи-энд в российской культуре - это просто нонсенс. И насильственно вводить его туда - это разрушать сами устои русской культуры, русского взгляда, русского кода. Это требование - просто безумное. Это не касается исключительно русской культуры. Люди путают фильм и то, что происходит в жизни. Но то, что они наблюдают на киноэкране, - это тени, которые провоцируют зрительские размышления. Надо просто задуматься над тем, что мы делаем, когда приходим в кинозал, садимся и смотрим, и как-то поменять свой взгляд.

Кино использовали как пропаганду. Не только в Советском Союзе. Это было во всех странах. И это продолжает существовать. В этом смысле важен и полезен артхаус - фильмы как искусство, которые ставят совершенно другую цель. Они полезны тем, что разрушают саму основу пропаганды.

- В кинопрокате сейчас много высокохудожественных полнометражных документальных фильмов. А вы уходите в игровое кино. Почему не воспользовались моментом?

- Я не стремлюсь сделать что-то суперпопулярное. Было бы, конечно, приятно, если бы картины, которые я сделал, прокатывали в кинотеатрах, но раз этого не происходит, то и не происходит. Я от этого сильно не страдаю.

- В Германии фильмы, благодаря системе субсидирования кинопроизводства, окупаются, как правило, еще до выхода в кинопрокат. Прописка у вас теперь немецкая, продюсер немецкий есть…

- Даже если фонд, который предоставляет деньги, не требует их назад, если делать одну за другой картины, которые практически никому не интересны в кинотеатрах, это влияет на следующие проекты и возможности. Мне хотелось бы, чтобы люди смотрели мои картины. Следующий фильм мы будем снимать по повести Василя Быкова "В тумане". Найти финансирование уже не так сложно, как раньше, когда я еще ничего не сделал в игровом кино, но все равно не так просто. Меня не интересует кино как способ заработать деньги. У меня есть вопросы, которые меня крайне беспокоят. И я ищу ответы в фильмах.

- "Счастье мое" подвел итог вашему опыту документалиста в России. Что дальше?

- Никакой черты фильм не подводил. То, что я буду делать дальше, просто продолжает мысль. Меня интересует тема "свой - чужой" в рамках русской культуры. У нас особое отношение к "своим" и "чужим". Еще меня интересует тема "козла отпущения". Это уже в рамках европейской культуры, а, может быть, это касается любого общества, которое образовано людьми. Есть великолепное исследование на эту тему - книга Рене Жирара "Козел отпущения". И это далекий подтекст того проекта о Второй мировой войне и о белорусских партизанах, который я задумал по повести Василя Быкова.

- Есть ли в проектах немецкие темы и планы работы с немецкими актерами?

- Пока не знаю. Так много всего хочется сказать о Советском Союзе, о России и о том пространстве, к которому я принадлежу даже по праву языка. Вот язык может предъявить на меня свои права, поскольку я говорю и думаю на этом языке и являюсь частью речи этого языка. У меня есть много такого, что я должен сказать. На все остальное пока нет времени. Вот если в картинах будет место для немецких актеров, я их с удовольствием, конечно, приглашу. В Германии - потрясающие актеры. Где угодно есть великолепные актеры. В России, между прочим, тоже.

- Переезд в Германию не нарушил связи с родиной?

- В прошлом году в Германии я был два с половиной месяца. Все фильмы с 2004 года я снимал в России и большую часть времени, поскольку экспедиции достаточно долгие, проводил там. Прописка в Берлине - формальная вещь. Какое она имеет отношение к мировоззрению? Если меня волнуют какие-то темы, то меня волнует, прежде всего, то, что происходит там. В наше время уже не так важно, где вы физически находитесь. Раньше в кино копродукций было немного. А мы сейчас будем делать картину: Польша, Россия, Германия, Франция, Голландия. Пять стран! У меня была съемочная группа - люди из девяти стран. До Москвы можно за два часа долететь. Границы в Европе практически исчезли. Я бы продлил это исчезновение и дальше, тогда бы мы вообще забыли о "здесь" и "там". Границы остаются в рамках культуры. То, что называется lost in translation. Это как поэзия. Непереводимо то, что принадлежит культуре.

- Как вам нравится или не нравится немецкий дубляж фильма "Счастье мое"?

- Мне сложно оценить. При дубляже теряется звук, записанный на площадке. Во Франции картина вышла с субтитрами. Это - норма по всему миру. А в Германии до сих пор этого не происходит. Лень читать? Я не знаю. Дубляж фильма убивает картину. Воссоздать интонации в павильоне невозможно. При переводе сложно передать некоторые обороты. Тем более фольклорные фразы. Но для меня искажение смысла - не самое страшное, страшно то, что при дублировании в павильоне уничтожается эмоция. Хотя для того, кто не видел фильма в оригинале, это, возможно, нюанс, не столь важный для восприятия.

Беседовала: Элла Володина
Редактор: Дарья Брянцева